Как только человек осознал свое место в мире, он стал его изучать, то есть стал краеведом, осваивающим свою окружающую (жизненную) среду. На этом поле география тесно переплетается с историей. Пожалуй, наивысший синтез географии и истории мы видим в краеведении – по Н.Н.Баранскому, «местной географии», науке, ныне почти забытой. И это неудивительно – краеведы-географы изучают реальную местность подобно тому, как археологи – прикладную, не перекроенную в угоду политикам историю.

Все Подмосковье густо насыщено памятными местами. Оно хранит нетронутыми тропы Левитана и Блока, Нестерова и Чайковского, Родионова и Пришвина, оно бережет берега, где рыбачили Аксаков и Чехов, хоть давно уже в тех реках нет той рыбы, да и самих рыбных мест… Здесь куда ни шагнешь – всюду живая память. Здесь нет просто пейзажа, он всегда наполняется гулами прошлого – то топотом ордынской конницы, то залпами пушек львовского гетмана Жолкевского, осаждающего вместе с украинскими казаками Иосифо-Волоколамский монастырь и Троицеву лавру, то канонадой тысяч орудий на Бородинском поле, то лязгом гусениц танков последователей крестоносцев в 1941 году… Пожалуй, только в Греции, в Анталье или в Италии, вокруг Рима или Флоренции, встретишь такую насыщенность ландшафта событиями. Во всей России нет места, более богатого историей, чем Подмосковье.

 

Нам, жителям средней полосы России, крупно повезло – наш исторический ландшафт хранит прошлое, по крайней мере, за 2–3 тысячи лет (житель районов пионерного освоения, например, Крайнего Севера, Австралии, США таким богатством похвастаться не сможет). Каждый камушек, ручеек, деревенский погост, сохранившийся и еще не перестроенный храм или неприватизированная еще полуразрушенная барская усадьба с сохранившимися 150-летним парком и заболоченными прудами готовы сообщить нам, любознательным потомкам, о былом, ибо исторический ландшафт умеет не хуже современного компьютера собирать и хранить информацию. Но готовы ли мы ее воспринимать?

Отвечая на этот вопрос, поневоле вспоминаешь слова русского мыслителя и публициста Михаила Меньшикова (1859–1918): «В России умеют умирать окончательно: зарыт – забыт».

Историзм, ретроспективный подход к анализу ландшафтообразующих процессов – отличительная черта взглядов великого русского мыслителя, географа Василия Докучаева. В своей знаменитой, классической теперь уже книге «Наши степи прежде и теперь» (1892 год) он относит время к числу факторов почвообразования.

При жизни самого Докучаева для смены облика ландшафта (точнее, ландшафтной структуры) требовались десятки и сотни лет. Сегодня этот процесс во много раз ускорился, и ландшафтная структура в условиях чрезмерных антропогенных нагрузок (или, наоборот, разгрузок при спаде или реформе производства) может измениться за считанные годы.

 

Совершим небольшое путешествие по Истринскому краю, но пройдем не привычным маршрутом (Ново-Иерусалимский монастырь и парк, Снегиревский музей-мемориал и т.д.), а по малоисхоженным историческим тропам.

Целая россыпь дворянских гнезд окружает Истру. Сами дворянские гнезда не сохранились, но осталось их природное окружение, остались усадебные парки, аллеи, все так же неизменно ландыши на берегу Маглуши каждую весну радуют глаз и напоминают о том времени и месте, где великий русский композитор Петр Чайковский, удалившись от столичной и семейной суеты, обдумывал сюжеты своих гениальных произведений. Так же полон звуков и красок майский глебовский лес, вдохновивший Петра Ильича написать «Лебединое озеро», и как бы невзначай, всего в три недели, – «Евгения Онегина».

И все так же полон грибов Дарагановский лес, что возле деревни Максимовка, в котором Левитан охотился не только на боровую дичь, но и за великолепными истринскими этюдами, вошедшими позже в его «Золотую осень», «Реку Истру» и во многие другие произведения.

А в двух километрах от Глебово, в деревне Бабкино была усадьба Киселевых, где три лета, в период с 1876 по 1888 год, провела семья Чеховых. Тихо струит свои воды Истра, хранящая память об Антоне Павловиче – «Чайковском в литературе», как его называли. Позеленевшие сваи купальни возле деревни Бабкино смутно проступают сквозь истринские воды, но они помнят «дочь Альбиона», удившую здесь рыбу. Той рыбы, конечно, уже нет, но еще реют здесь белые нежные чайки, подарившие писателю мысль о «девушке, живущей у озера, свободной, как чайка».

Но все ближе подступают здесь к берегу Истры многоэтажные коттеджи – творения иной эпохи, наступление которой предвидел Антон Чехов в своем «Вишневом саде». Перед натиском неукротимого коттеджного строительства уходит в прошлое беззащитный истринский, говоря словами классика, «необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж... за душу хватающий». Именно про эти места Чехов сказал знаменитое: «Роскошь природа! Так бы взял и съел ее…»

Герои классика настолько вросли в истринский культурно-исторический ландшафт, что мы и сегодня чувствуем их молчаливое присутствие здесь – не только у былой купальни, в Чикинской больнице, но и в древней приусадебной Казанской церкви в селе Полевшино, в церковной сторожке при ней, из которой, кажется, вот-вот выйдет сутулый сторож, указуя путь заблудившейся тройке на уже заросшей дороге, что столетие назад была трактом Боровск – Звенигород – Воскресенск (Истра) – Клин... Доживет ли воспетый Чеховым истринский ландшафт со старинным липовым парком до 150-летия Антона Павловича, которое мы отметим через два года?

Литературный ландшафт Истры украшен и такими именами, как Михаил Лермонтов, посетивший в 16-летнем возрасте Новый Иерусалим, и Александр Блок, который приезжал к своему другу поэту В.Соловьеву в усадьбу Дедово, и Алексей Сурков, сочинивший свою знаменитую фронтовую «Землянку» в блиндаже под Дарной, и Александр Солженицын, многострадальный путь которого начался в 1945 году с лагеря на Новоиерусалимском кирпичном заводе (ст. Чеховская). Возможно, здесь и родился талант будущего летописца и пророка нашего Отечества, отмерявшего время в Новоиерусалимском лагпункте по проходу рижских поездов...

Все еще жива аллея, посаженная братом великого русского полководца Алексея Брусилова, осуществившего знаменитый «брусиловский прорыв» в 1916 году. До самой своей смерти в 1926 году он наведывался в родовое имение, что возле Глебовской птицефабрики. Отсюда же начал в 1912 году последний поход к Северному полюсу племянник генерала Георгий Брусилов, прототип героя романа Вениамина Каверина «Два капитана»

 

Ландшафты Подмосковья за время своей многовековой истории испытали многократную смену функций места – от первобытного подсечно-огневого земледелия и вотчинных военных крепостей-городов в «стрелках» рек, боярских усадеб и царских охот Алексея Михайловича до промышленных мануфактур и эпохи расцвета усадебного искусства в XVIII–XIX веках, колхозно-социалистический этап освоения пространства, раскроенного административно-командной рукой, в одночасье превращающей живые деревни в разряд неперспективных, а храмы – хранители пространства и бытия – в склады и мастерские МТС и т.д.

Совершенно прав историк Василий Ключевский, утверждавший, что история России – это история ее заселения. Я бы добавил – освоения и переосвоения, и здесь история тесно смыкается с географией.

Буквально насыщено историей тверское Верхневолжье, большая часть которого не вошла в «Золотое кольцо России». В августе 2006 года я проехал на японском скутере (прекрасный «верховой» транспорт для российского бездорожья) по старым, заброшенным и заросшим дорогам у границы Московской и Тверской областей (здесь проезжал в 1830-х годах Пушкин). На старом Географическом атласе А.Ф.Маркса 1905 года здесь были обозначены ныне вымершие «большаки».

Моя попытка пройти от с. Микулино (бывший Микулин городок, в нем еще сохранились крепостные укрепления) в Лотошинском районе до г. Старица на Волге удалась лишь отчасти, помешало бездорожье. За деревней Зиновьево путь преградило непроходимое болото, по которому можно пройти пешком лишь в сухую погоду. А у заброшенной, промасленной церкви, где разместилась сельская автотракторная станция, мне повстречалась старушка, которая поведала, что большак здесь действительно был полвека назад и он вел к райцентру Емельяново (теперь его нет, осталась одноименная деревня).

Пришлось переночевать в лесу и возвращаться назад, чтобы добраться до Старицы кружным путем через былое крупное торговое село Степурино на р. Жидоховка. В начале ХХ века в нем были телефон, аптека, народная больница и ветеринарная лечебница, красильня (для льна), трактир, чайные, разные мастерские, свыше 10 торговых лавок. Теперь – лишь редко работающая почта, названная почему-то «киберпочтой», четыре продовольственных магазина, амбулатория, заброшенная каменная церковь Флора и Павла с колокольней и трапезной 1835 года. В бывшем купеческом двухэтажном особняке разместилась сельская администрация.

Целая картина былой хозяйственной жизни раскрылась мне во время путешествия из Микулино в Старицу. О прошлом поведали не только заросшие бурьяном барские усадьбы, монастыри, церкви, но и поля забытых битв. Так, возле сожженного в 1941 году села Бортенево (недалеко от границы с Московской областью) сохранился обелиск на месте одного из самых почитаемых мест в былой Тверской губернии (сейчас об этом событии мало кто помнит). Оказывается, здесь 22 декабря 1317 года состоялась Бортеневская битва, в которой, как написано на памятнике, «тверские рати под руководством князя Михаила Тверского одержали блистательную победу. Это первое, подробно описанное в источниках сражение, в которой русичи разгромили ордынскую конницу и заставили ее неволею отступить в стан и взяли татар в плен. За эту победу Михаил Тверской был казнен в Орде. Благодарные потомки нарекли Михаила святым. Да прибудет вечно чистым и незабвенным имя его в наших сердцах. Поклонимся павшим!»

На этом поле, не уступающем по значимости в истории России Куликову, до 1917 года стояла часовня, в которой служился благодарственный молебен в честь победы. Позже в местном краеведческом музее выяснил, что на стороне ордынцев были московский князь Юрий Данилович, также получивший ярлык на княженье и сбор дани от хана, как и Михаил Ярославович. Ему тверской князь добровольно уступил Великое княженье, оговорив лишь свою неприкосновенность в Тверской земле. Но московский князь нарушил данное им слово и, поддерживаемый ордынским и новгородским войском, вторгся в Тверскую землю. Орда не простила тверскому князю своего поражения, и в 1318 году он был вызван в Орду и был там казнен. Князь знал, что его ждет смерть, но предпочел добровольно пойти на казнь, чтобы сохранить жизни тысячам своих подданных. Ведь откажись он ехать, Орда прислала бы огромное карательное войско, нещадно разрушающее все на своем пути.

В советской историографии, видимо, это место не случайно замалчивалось – ведь к чему ворошить прошлое, в котором московские князья, претендовавшие на великое княженье, выглядели непорядочно. А в Твери до сих пор помнят о давнем конфликте с Московией – на географическом факультете Тверского университета мне напомнили, что Москва живет за счет тверской воды, черпаемой из Иваньковского («Московское море») и Вазузского водохранилищ, расположенных в Тверской области (98% потребляемой москвичами воды – поверхностная, черпаемая из бассейнов рек Волга и Вазуза).

Источник:  www.ng.ru